Тысяча вторая сказка Шехерезады
которые чудовище выдыхало с большой силой и неприятным пронзительным звуком.
Наш ужас при виде отвратительного создания был велик; но еще большим
было наше изумление, когда, всмотревшись в него вблизи, мы заметили на его
спине множество тварей, величиной и обличием похожих на людей, только вместо
одежды, подобающей людям, облаченных (вероятно, от природы) в уродливые и
неудобные оболочки, с виду матерчатые, но прилегающие так плотно к коже, что
они придавали бедным созданиям потешный и неуклюжий вид и, видимо, причиняли
сильную боль. На макушках у них были квадратные коробки, которые сперва
показались мне тюрбанами, но я скоро заметил, что они крайние тяжелы и
плотны, и заключил, что их назначение состоит в том, чтобы прочнее
удерживать на плечах головы этих существ. Вокруг шеи у них были черные
ошейники (несомненно, знаки рабства), какие мы надеваем на собак, только
гораздо более широкие и жесткие, так что бедняги не могли повернуть головы,
не поворачиваясь одновременно всем туловищем, и были обречены созерцать
собственные носы, дивясь их необычайно курносой форме.
Когда чудовище почти вплотную приблизилось к берегу, где мы стояли,
один из его глаз внезапно выставился вперед и изрыгнул сноп огня,
сопровождавшийся густым облаком дыма и шумом, который можно сравнить лишь с
раскатами грома. Едва дым рассеялся, мы увидели, что одна из диковинных
человекоподобных тварей стоит подле головы чудища с большой трубой в руке,
через которую, (приставив ее ко рту) она обратилась к нам, издавая громкие,
резкие и неприятные звуки, которые мы приняли бы за слова, если бы они не
исходили из носа.
На это обращение я не знал, как отвечать, ибо не понимал, что
говорилось; в своей растерянности я обратился к носильщику, едва не
лишившемуся чувств от страха, и спросил, какой породы, по его мнению, это
чудовище и что за существа копошатся у него на спине. Носильщик, сотрясаясь
от ужаса, пролепетал, что однажды уже слыхал о таком морском звере, что это
свирепый демон с горящей серой вместо внутренностей и огнем вместо крови,
сотворенный злыми джиннами на мучение людям; а создания на его спине —
паразиты, вроде тех, что иногда заводятся на собаках и кошках, только
крупнее и злее; что они имеют свое назначение, хотя и пагубное; ибо, кусая и
жаля чудовище, доводят его до бешенства, заставляющего его рычать и творить
всяческое зло, осуществляя тем самым мстительный и коварный замысел злых
джиннов.
Это объяснение побудило меня пуститься наутек; ни разу не оглянувшись,
я со всех ног побежал к холмам; носильщик кинулся бежать с такой же
быстротой, но в противоположную сторону, спасая мои тюки, которые он
несомненно, сберег в целости, — этого, впрочем, я не могу утверждать, ибо не
помню, чтобы с тех пор с ним встречался.
Что касается меня, то человекоподобные паразиты (которые высадились на
берег в лодках) пустились за мною в погоню, и скоро я был схвачен, связан по
рукам и ногам и доставлен на спину чудовища, немедленно отплывшего в море.
Теперь я горько раскаивался в безрассудстве, заставившем меня покинуть
домашний очаг, чтобы подвергать свою жизнь подобным опасностям; но, так как
сожаления были бесполезны, я решил не унывать и постарался снискать
расположение человеко-животного, владевшего трубой, который, очевидно, имел
какую-то власть над своими спутниками. Это мне настолько удалось, что спустя
несколько дней оно уже оказывало мне различные знаки благосклонности, а
затем даже взяло на себя труд обучать меня основам того, что в своем
тщеславии считало языком, так что я смог свободно с ним объясняться и
сообщить о своем пылком желании повидать свет.
«Уошиш скуошиш, скуик, Синдбад, хэй дидл дидл, грант знд грамбл, хисс,
фисс, уисс», — сказал он мне однажды после обеда, — но прошу прощения! Я
позабыл, что ваше величество незнакомы с наречием кок-неев (это нечто
среднее между ржанием и кукареканием). С вашего позволения я переведу.
«Уошиш скуошиш» и т. д., то есть: «Я рад, любезный Синдбад, что ты оказался
отличным малым; мы сейчас совершаем, как это называется, кругосветное
плавание, и раз уж тебе так хочется повидать свет, я, так и быть, бесплатно
повезу тебя на спине чудовища».
Когда леди Шехерезада дошла до этого места, сообщает «Таклинетли», царь
повернулся с левого бока на правый и промолвил:
— Поистине, весьма удивительно, дорогая царица, что ты опустила эти
последние приключения Синдбада. Я, знаешь ли, нахожу их крайне
занимательными и необычайными.
После того как царь высказал таким образом свое мнение, прекрасная
Шехерезада вернулась к своему повествованию:
— Продолжая свой рассказ калифу, Синдбад сказал так: «Я поблагодарил
человеко-животное за его доброту и скоро совершенно освоился на спине
чудовища, с неимоверной быстротой плывшего по океану, хотя поверхность
последнего в той части света отнюдь не плоская, но выпуклая, наподобие плода
граната, так что мы все время плыли то в гору, то под гору».
— Это мне кажется очень странным, — прервал царь.
— Тем не менее это чистая правда, — ответила Шехерезада.
— Сомневаюсь, — возразил царь, — но прошу тебя, продолжай рассказ.
— Так я и сделаю, — сказала царица. — «Чудовище, — так продолжал
Синдбад, обращаясь к калифу, — плыло, как я уже говорил, то вверх, то вниз,
пока мы наконец не достигли острова, имевшего в окружности много сотен миль
и, однако, выстроенного посреди моря колонией крошечных существ, вроде
гусениц» [Коралловые полипы.].
— Гм! — сказал царь.
— «Оставив позади этот остров, — продолжал Синдбад (ибо Шехерезада не
обратила внимания на неучтивое замечание супруга), — оставив позади этот
остров, мы прибыли к другому, где деревья были из массивного камня, столь
твердого, что о него вдребезги разбивались самые острые топоры, которыми мы
пытались их срубить» [Одним из величайших природных чудес Техаса является
окаменевший лес у истоков реки Пасиньо. Он состоит из нескольких сот стоящих
стоймя деревьев, обратившихся в камень. Другие деревья, продолжающие расти,
окаменели частично. Вот поразительный факт, который должен заставить
естествоиспытателей изменить существующую теорию «окаменения». — Кеннеди.
Это сообщение, вначале встреченное недоверчиво, было впоследствии
подтверждено открытием совершенно окаменевшего леса в верховьях реки Шайенн,
иди Шьенн, текущей с Черных холмов в Скалистых горах.
Едва ли существует на земле более удивительное зрелище как для геолога,
и с точки зрения живописности, чем каменный лес вблизи Каира. Миновав
гробницы калифов, сразу же за городскими воротами, путешественник
направляется к югу, почти под прямым углом к дороге, идущей через пустыню
Суэц, и, проделав несколько миль по бесплодной низменности, покрытой песком,
галькой и морскими ракушками, влажными, точно их оставил вчерашний прилив,
пересекает гряду низких песчаных холмов, которая некоторое время тянулась
вдоль его пути. Предстающее перед ним зрелище необыкновенно странно и уныло.
На много миль вокруг простирается поваленный мертвый лес — бесчисленные
обломки деревьев, ставших камнем и звенящих под копытами коня, как чугун.
Дерево приобрело темно-бурый цвет, но полностью сохранило свою форму;
обломки имеют в длину от одного до пятнадцати футов, а в толщину — от
полуфута до трех; они лежат так тесно, что египетский ослик едва пробирается
между ними, а выглядят так естественно, что в Шотландии иди Ирландии
местность могла бы сойти за огромное осушенное болото, где извлеченные
наружу стволы гниют под солнцем. Корни и сучья часто вполне сохранились, а
иногда можно различить даже отверстия, проточенные под корой червями.
Сохранились тончайшие волокна заболони и строение сердцевины — их можно
рассматривать при любом увеличении. И все это настолько окаменело, что
способно царапать стекле и принимает какую угодно шлифовку. — «Азиатик
мегезин».].
— Гм! — снова произнес царь, но Шехерезада, не обращая на него
внимания, продолжала рассказ Синдбада.
— «Миновав и этот остров, мы достигли страны, где была пещера,
уходившая на тридцать или сорок миль в глубь земли, а в — больше дворцов, и
притом более обширных и великолепных, чем во всем Дамаске и Багдаде. С
потолка этих дворцов свисали мириады драгоценностей, подобных алмазам, но
размерами превышающих рост человека; а среди подземных улиц, образованных
башнями, пирамидами и храмами, текли огромные реки, черные, как черное
дерево, где обитали безглазые рыбы»[ Мамонтова пещера в Кентукки.].
— Гм! — сказал царь.
— «Затем мы попали в такую часть океана, где была высокая гора, по
склонам которой струились потоки расплавленного металла, иные — двенадцати
миль в ширину и шестидесяти миль в длину [В Исландии, в 1783 году.], а из
бездонного отверстия на ее вершине вылетало столько пепла, что он совершенно
затмил солнце и вокруг стало темнее, чем в самую темную полночь, так что
даже на расстоянии полутораста миль от горы нельзя было различить самых
светлых предметов, как бы близко ни подносить их к глазам» [«В 1766 году,
при извержении вулкана Гекла, подобные тучи настолько затемнили небо над
Глаумбой, находящейся более чем в пятидесяти лье от вулкана, что жителям
приходилось пробираться ощупью. В 1794 году, во время извержения Везувия, в
Казерте, в четырех лье от него, можно было ходить только с факелами. Первого
мая 1812 года туча вулканического пепла и песка, извергнутая вулканом на
острове Св. Винцента, застлала весь остров Барбадос, и там настала такая
-
Tweet
4 коммент. к “Тысяча вторая сказка Шехерезады”
чмо - Фев 9, 2014 | Ответить
хрень
[Ответить]
чмо - Фев 9, 2014 | Ответить
хуйня ебаная вы хуесосы
[Ответить]
dRon ответил:
Февраль 11th, 2014 at 11:20 дп
не ругайся!
[Ответить]